Она не уверена, что скоро не появится что-то похуже, пострашнее, с ещё большими рогами. Может быть этот ходит не один! Есть у него в подчинении или друзьях злобные твари, вот наверняка, и они будут не трахать, а есть, а слопав полутруп, примутся за живых. Ведь всё зло вечно голодно, как чёрная дыра.

Множество факторов делают нас такими, какие мы есть. Воспитание, цели, внешнее воздействие, сбивающее или направляющее на пути. Натаниэль Хантер республиканец, кальвинист и рационалист. Слова Элеонор о ведьмовском ковене во Фрей-Роузе были помножены на ноль и конечная цифра стала их ценой. Это бред.

Внутри Идабель нарастает желание. Страх, любопытство. Мешается все в одном котле, словно ингредиенты неведомого зелья. Бурлит, закипает, толкает ее обратно в объятия мужчины и теряет тропинку, что привела ее к этому, в траве и кустарниках — пути назад нет. Есть она, есть Гэбриэл, плодородное поле пьянчужки Хэтти и несколько слоев лишней одежды.

Подобное поведение возбуждает только с ее стороны. Иной раз, коллеги по работе могут позволить себе подобную вольность, но их он воспринимает совершенно по-другому — эта мысль напугала и сразу же прогнала прочь остальные, от осадка которых Монти покривил лицом в отвращение к самому себе и продолжил пялится в экран телевизора.

Сёстры подходят к Корнелии после службы, говоря сначала вполголоса, а после, отойдя от церкви, щебечут, обсуждая что-то своё, принимают приглашения и приглашают сами. Дружба и сердечная склонность, особенно у Агаты, возрастают быстро. Вот-вот вырастут молодые женщины из приятельниц в подруг, из одного статуса в другой, как из старых платьев.

Гвен нашла взглядом то за чем пришла и неторопливо, прихрамывая и морща нос, пошла в сторону дивана, держась от мужчины все еще на почтительном расстоянии. — Это не мне не выгодна полиция, а тебе. Имей в виду, в случаи облавы я запою соловушкой, что ты, угрожая мне пистолетом затащил в свой дом и попытался изнасиловать.

Легкие схватывает спазм, прерывающий возможность дышать, когда его губы касаются ее шеи, спускаются ниже по плечу. Еще вчера, обуренная нежностью и страстью, она мечтала о таком теплом, вязком и текучем моменте близости с Монтгомери, но теперь это был не сон; руки Монтгомери, гораздо более сильные, чем представлялось, сжимают ее хрупкие, тонкие кости.

Гектор с удивительной легкостью завоевывает внимание и доверие, в доме мужа никто не спрашивает Корнелию о жизни до брака, а в разговоре с Увраром истории выскальзывают сами собой. С ним смешливо и интересно, Фрей-Роуз перестает быть безликим, обрастает историями и лицами, а собаки крутятся между ног веселой сворой, заставляя спотыкаться и искать опоры друг у друга.

Мысль о том, что кто-то может не хотеть становиться здесь “своим” в голову ему не приходила. Среди всех тех населенных пунктов, где Лиам успел побывать (радиус охвата от географических координат, где он находился сейчас, едва ли составил бы миль сорок), Фрей-Роуз со всеми его недостатками, все равно оставался лучшим местом на планете.

Пепел на волосах тает, соприкасаясь с холодными пальцами. Ей просто кажется. На тыльной стороне ладони чумазый развод, надломан, подпален ноготь на мизинце. Запах дыма не просто витает вокруг нее, как облако духов, он оседает на вкусовых рецептарах, скоблит щеки и язык, его она сглатывает вместе с комком волнения.

Не сказать, что Лиам был тем, с кем она мечтала провести вечер в баре. Видит бог, даже во Фрей-Роузе она при некотором старании могла найти более приятного для себя спутника, но если она всё же решила прятаться среди них, а не торчать как вековой дуб в чистом поле, то начинать надо было с первого дня, а сейчас надо хвататься за каждую возможность сойти за свою.

Можно сказать и сделать: «Об этом я думал последние полчаса» И не отпускать Идабель от себя, пока вечернее солнце не станет совсем багровым и не исчезнет, чтобы утром появиться вновь, свежим и золотистым. А можно не говорить, а просто делать, привлечь к себе эту якобы ведьму, пропустив ненужные разговоры и взгляды. На губах Идабель в самом деле и клубника и карамель.

Дейн оттолкнул нападавшего и установил дистанцию в полтора метра, отгородившись от Бишопа спинкой дивана. Глаз постепенно заплывал кровью, и угол обзора сузился. Густое упругое „ток-ток-ток“ в скуле отдавалось в больные виски, плавило действительность. Где пушка? Куда он дел глок? Это единственный шанс на спасение.